Восход Черного Солнца и другие галактические одиссеи - Генри Каттнер

убедительно – и вместе с тем ничего определенного. Насколько Доусон знал, в этом мире все делается открыто, но это и настораживало больше всего. Неладно что-то в Утопии, но что именно?

Из здания вышел человек, который встречал Доусона и Бетью в первый раз.

– Вас не вызывали… Э-э-э… Да вы же Стивен Доусон!

– Передайте Совету, что я прошу об аудиенции, – сказал Доусон.

Человек пожал плечами:

– Неслыханно! Доусон, в прошлый раз по вашей просьбе было сделано исключение, но это не повторится. Впрочем, я могу узнать. Подождите.

Вскоре Доусон стоял перед членами Совета. Проем, через который он вошел, закрылся.

Здесь ничего не изменилось. Пятеро мужчин и женщина – Лорена Сэн – сидели на низкой скамье. Сердце Доусона сжалось, когда он вновь увидел лицо в форме сердечка и холодные голубые глаза.

В комнате находился и Феред, вид у него был безучастный.

– Чем мы можем вам помочь, Стивен Доусон? – спросил один из мужчин.

– Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

Последовало молчание.

– Мы согласились принять вас по просьбе Лорены Сэн, – наконец сказал мужчина. – Но мы должны работать на благо мира, а потому у нас очень мало времени. Говорите кратко.

Доусон кивнул, тайком глянув на свой наручный хронометр. Подняв глаза, он поймал пристальный взгляд Лорены. На душе стало тревожно. Было что-то определенно зловещее в этом аскетичном зале.

– Вы можете не отвечать, – сказал Доусон, – и на вашем месте я бы так и поступил.

– Почему мы можем не отвечать на ваши вопросы?

– А зачем? Какое вам дело до одного человека, если вы правите целым миром?

– Мы не правим. Мы осуществляем руководство. Каждый живущий на Земле заслуживает счастья.

Доусон обвел взглядом неподвижные, непроницаемые лица. Затем посмотрел на Фереда.

– Мой первый вопрос: вы подвергали обработке разум Фереда Йолата или его характер?

– Вы имеете в виду машины, не так ли? Нет, не подвергали. Он получил знания, которые простым смертным недоступны. После этого его отношение к жизни изменилось.

– Да, это так, – тихо произнес Феред.

Его голос звучал ровно и спокойно.

Доусон почему-то не мог отвести глаз от лица Лорены. Словно читал на нем изумление и скрытую насмешку. Что же до остальных… Ему казалось, что перед ним пять масок – невидящих, непроницаемых.

– Значит, поэтому члены Совета так отличаются от простых людей?

– Мы не можем вести обычную жизнь, равно как и управлять ею.

Доусон махнул рукой:

– Этот зал, да и сам Капитолий – все так скучно. Неужели красота для вас больше ничего не значит? Или вы просто не хотите вызывать зависть?

Ему ответила Лорена Сэн:

– Возможно, у нас новые представления о красоте. Что же касается зависти – кто станет нам завидовать? Любой житель Земли, будь то мужчина или женщина, может стать членом Совета. Это не запрещено.

И это действительно так, подумал Доусон. Чертова выборность – слабейшее звено в цепи его обвинений. Он с мрачным видом продолжил:

– Человечество сильно изменилось. И я думаю, что вы, Совет, полностью утратили с ним связь. Человек превратился в дегенерата.

Взгляд Лорены был серьезен.

– Вы ошибаетесь. Умственно и физически современный человек почти совершенен.

– Он утратил инициативу.

Внезапно повисла напряженная тишина. Лица-маски оставались неподвижны. Затем раздался голос Лорены.

– Для вас, жителя двадцатого столетия, инициатива, возможно, имеет большое значение, – холодно сказала она. – Вместе с тем она является приобретенной чертой характера. Человек перестал использовать свой аппендикс и зубы мудрости, и они атрофировались. С первобытных времен жизнь была борьбой за существование, в которой побеждал сильнейший. Человек был по сути своей гедонистом, самосохранение и сохранение живущих на Земле видов – вот инстинкты, которые им управляли. И если кто-то обладал инициативой – а она не что иное, как форма эгоизма, – он был обречен. Вы согласны?

Доусон нехотя кивнул.

– Итак, мы достигли почти совершенной формы управления в социальном и политическом плане. Шесть особо одаренных людей жертвуют собой, как вы утверждаете, во благо всего человечества. У этих людей исключительно развиты все необходимые черты характера. Другие человечеству просто не нужны. Нет больше борьбы за существование. Нет преступлений, ревности, жадности; теперь самое главное – это счастье каждого индивидуума. Таким образом, инициатива стала не востребована, и она отмерла. В ваше время таким невостребованным органом был аппендикс, при этом люди продолжали умирать именно потому, что он боролся за свое существование. И если бы инициатива сохранилась до сих пор…

Она могла бы и не продолжать. Намек был весьма прозрачен. И доводы чертовски убедительны.

Доусон зашел с другой стороны:

– Почему вы не летаете в космос?

– Потому что для нашего счастья космос не нужен.

– Но у вас нет и исследователей. Вы остановились в развитии. Вы даже не понимаете, какое это наслаждение – добраться туда, где никто не бывал! Опускаться в глубины океана, или подниматься на вершины Гималаев, или летать в космос.

– Все это химера, – парировала Лорена, – результат психической неуравновешенности, комплекса неполноценности. Нам больше не нужно самоутверждаться. Человек абсолютно здоров умственно и физически.

Доусон заморгал, чувствуя себя насекомым, которое рассматривают в микроскоп.

– Несомненно, – сказал он, – вы можете дать рациональное объяснение всему на свете. Что такое, в сущности, любовь? Возбуждение определенных желез, только и всего.

– Любовь… – повторила женщина и нахмурилась.

– Видимо, это одна из тех вещей, о которых вы забыли, став членом Совета. Но любовь – важнейший мотив человеческого поведения, равно как и инициатива. А чем вам не нравится чувство самосохранения?

– В наше время оно не нужно.

– И поэтому человек деградировал, – уверенно заявил Доусон. – Человек – это прежде всего борец, и всегда им был. Заставляя людей быть слабыми, вы не сможете воспроизводить род человеческий, который возник еще в юрский период.

– Чего вы хотите? – внезапно спросила Лорена.

От собственной наглости Доусону стало смешно.

– Я хочу, чтобы вы отреклись от престола. В смысле, подали в отставку.

Наступила тишина. Больше всего Доусона изумило то, что никто не засмеялся.

Лорена молча встала и вышла из комнаты.

– Значит, вы хотите, чтобы мы вернули человечество на пять веков назад? – спросил один из седых мужчин. – Чтобы оно жило той жизнью, к которой абсолютно не приспособлено?

Господи боже! Неужели они восприняли его требование всерьез? Доусон не верил собственным ушам.

– Люди приспособятся, – заявил он. – Вернут утраченную инициативу…

– И начнут массово умирать. Нет, людям этого не нужно. Мы вынуждены отказаться. Кроме того, ради вашей же пользы нам придется поместить вас под наблюдение – до тех пор, пока вы не почувствуете себя счастливым. Мы сделаем для вас все возможное.

– Я не нуждаюсь в вашем успокоительном, – резко заявил Доусон, увидев, что Лорена возвращается.

Она